Предыдущая тема :: Следующая тема |
Автор |
Сообщение |
Клио
Зарегистрирован: 08.12.2004 Сообщения: 255 Откуда: Москва
|
Добавлено: Чт Дек 09, 2004 3:17 Заголовок сообщения: The ZOOSTORY (Б.Мильграм/В.Белякович) |
|
|
Э. Олби «Что случилось в зоопарке»
Новый Молодежный Театр (Пермь) / Театр на Юго-Западе
Джерри — Евгений Глядинский / Валерий Белякович
Питер — Владимир Сорокин / Виктор Авилов
Дуэль состоялась 1 декабря 1990 г. |
|
Вернуться к началу |
|
|
Клио
Зарегистрирован: 08.12.2004 Сообщения: 255 Откуда: Москва
|
Добавлено: Чт Дек 09, 2004 3:18 Заголовок сообщения: |
|
|
«НЕЗАБЫВАЕМАЯ ВСТРЕЧА»
...Действие происходит «в Нью-Йорке, величайшем городе мира, аминь», — как говорит Джерри, один из героев пьесы. Сильный, незаурядный человек, он живет в нищете и полном одиночестве. Джерри тщетно пытается найти контакт хоть с кем-нибудь, если не с людьми, то хотя бы с собакой. Наконец, однажды он заговаривает в парке с первым встречным и рассказывает ему историю своей жизни. Однако его собеседник, Питер, вовсе не склонен обременять свою душу чужой болью. «Я ничего не понял», — раздражено заявляет он. И тогда Джерри провоцирует драку, вкладывает в руки Питеру нож и сам бросается на лезвие. Отчаянный эксперимент по общению человека с человеком закончился кровью.
Разумеется, первыми на сцену вышли гости. И это оказалось правильным не только по законам гостеприимства, но и по законам драматургии. Действие на сцене развивалось от фарса к трагедии.
Спектакль Бориса Мильграма — это своего рода «балаганчик». На сцене два клоуна, Белый и Рыжий — костюмы, шапочки, не хватает только шариков на носах. Характеристики героев обозначены внешними деталями: Джерри выходит с веревкой на шее («висельник»), а у Питера на лице нарисованы очки («интеллигент»). На протяжении почти двух часов под музыку Глена Миллера они веселят зал, поют, отбивают чечетку. Законы клоунады соблюдены даже в сцене смерти Джерри. Здесь всё «понарошку», не всерьёз.
Спектакль очень крепко сделан. В нем есть множество закавыченных театральных цитат, которые интересно отгадывать. Это, так сказать, первый слой. Второй — столь любимые нашим театром аллюзии и намеки. Например, фраза Питера «я ничего не понял» звучит по-английски, буквально передавая мысль «мы с вами говорим на разных языках». Но то, что Питер заговорил по-английски в ответ на русскую речь Джерри, создает еще одно ощущение, не предусмотренное автором: «наши в Нью-Йорке».
Самый текст пьесы, кажется, не очень важен. Часть реплик произносится нарочито тихо или «за музыку». Порой начинается увлекательная игра словами: любое может потянуть за собой целую цепочку ассоциаций.
Если отвлечься от балаганной формы, то характеры персонажей никак не объясняют трагического финала. Но стоит ли говорить о психологии, когда на сцене маски, куклы? Они не вызывают сочувствия, ибо сами лишены души.
Симпатии зрителей целиком были отданы актерам. Их работа была безупречна. Не нарушая границ жанра, они виртуозно управляли вниманием зала, чередуя моменты драматической игры с пантомимой, диалоги с джазовым дуэтом...
Всё это выглядело импровизацией, как и свободное общение с залом, однако, возможные ходы её были просчитаны заранее. Это великолепный джаз — но это холодный джаз.
Спектакль Театра на Юго-Западе не просто другой — он противоположный по стилю. Если Б.Мильграм представил авангардный театр, то постановка В.Беляковича неожиданно традиционна.
Музыки в спектакле немного, и она отражает атмосферу пьесы, полную вязкой тягучей тоски. Сложная игра света концентрирует внимание на главном герое. Большая часть спектакля — это внутренние монологи Джерри (его играет сам режиссер). Однако зрители ни на минуту не ощущают затянутости, провисания действия, хотя режиссер не прибегает для этого ни к каким уловкам. Ни одного движения, не оправданного логикой сцены, никакого нажима, характерного для других спектаклей театра. Состояния исповедальности не нарушали даже прямые обращения в зал. Сцена гибели Джерри, сыгранная скупо и точно, потрясала своей достоверностью.
«Что случилось в зоопарке» — это актерский спектакль. От раза к разу он может меняться, в зависимости от состояния исполнителей. Но даже при не самом удачном исполнении зритель чувствует, что перед ним живые люди с их подлинными переживаниями.
Человеку нужен человек.
Изощренность формы при полном пренебрежении к содержанию — характерная черта одного из направлений современного авангарда, и не только в театре. Говорят, что зритель устал от быта. Довольно реализма! И возникает новый вид зрелищ — холодный интеллектуальный театр, своего рода кроссворд для эрудитов. Нас в продолжении всего спектакля изо всех сил стараются уберечь от сопереживания героям. Вот только души, столь заботливо и разумно сбереженные, со временем начинают проявлять симптомы «скорбного бесчувствия».
(5 декабря 1990 г.) |
|
Вернуться к началу |
|
|
Клио
Зарегистрирован: 08.12.2004 Сообщения: 255 Откуда: Москва
|
Добавлено: Чт Дек 09, 2004 3:19 Заголовок сообщения: |
|
|
*Юлия* написано 28 January 2002 02:03
Из дневника от 1.12.90 г.
«Что случилось в зоопарке»
Сегодня — день триумфа! Триумфа театра, триумфа Романыча. И день надежд... Сегодня был «совместный» спектакль — т.е. соревнование между Пермским молодежным театром и нашим... Два спектакля по одной пьесе один за другим...
Первый — Пермский... Ребята талантливые, режиссура не очень. Авангард (?). Не уверена. Да, действительно слишком много намеков, жестов, слов о сексе... Это было все вперехлест. И мигание публике. Но прием с публикой, с разговором с ней понятен — попытка объединить, завязать разговор. Все искупала игра — ребята действительно талантливые, есть в этом Джерри что-то очень серьезное, в этом некрасивом и уже слишком повзрослевшем мальчишке с морщинами у глаз. И глаза его — темные, временами отчаянные, со спрятанной тоской... Я понимала цель актера, видела его работу. Я видела Джерри, который тянет, тянет оставшееся, отведенное им самому себе время. И видела возникающий контакт с Питером... У этого Питера тоже не было никого, с кем можно было бы вот так поговорить, пообщаться. И в то же время где-то подспудно жила мысль, что им окончательно не сойтись, они — с разных авеню, из разных слоев, они слишком далеки друг от друга — одинокий, усталый от своей жалкой жизни Джерри и не менее одинокий в своем респектабельном существовании Питер. У обоих — своего рода неприспособленность, стремление к иной жизни, странность — о, эти минуты единения в слышимой им двоим музыке, в этом исполнении джаза — полет фантазии и единственно дорогое обоим. Но... это только на время, только порыв друг к другу, им даже Томом и Геком не стать в силу возраста и положения. И вовсе не были тогда долгими паузы. И было точное партнерство, и не раздражали реплики в зал — в них чувствовалась нарочитость, когда человек думает о другом, но, скрывая состояние, задирает кого попало, дурачится, пляшет и — медлит, медлит.
Но... увы (и виновата режиссура) — до конца ребята не довели... Напряжение спало резко, начиная с финала речи о собаке — с разговора со зрителями на тему, с чем можно общаться — кусок полетел мимо, и то, что было с ними после выздоровления собаки — не западало в душу, да и не упоминалось толком. И сразу — дурацкая пауза — «музыкально-танцевальная»... словно специально придуманная, чтобы совсем сбить напряжение... Как воздушный шарик — пф-ф... Дальше — еще хуже — все обратилось в комедию, Питер стал совсем смешон со своими воплями тоненьким голоском — «Полиция!», передача ножа была необъяснимой, при неожиданно твердых «нет» Питера, далее следовало бездарное накалывание на нож и спокойное разгуливание по сцене с ножом в желудке, вплоть до приплясывания под финал. Конечно, это мысль — то, что Питер начинает приплясывать вместе с ним как автомат, но это уже не трагифарс, а просто — фарс, комедия, чуть ли не сатирическая, причем тут Олби?
И вот — наш спектакль! Музыка, слабый свет, проход Романыча. Вижу его лицо... Какая-то неуверенность, оглядывание зала... Романыч с разгона промахивает все куски текста, на которых так тщательно работал тот парнишка. Смотрю глазами беспристрастного зрителя, невольно сравнивая, и не совсем в пользу наших — ...в нашем спектакле текст сокращен и без двусмысленностей многих, без шуток, без юмора. Фанатским глазом отмечаю — играют хорошо, Витя... очень старается, пожалуй, такого Питера я еще не видела. Играет жестко, особенно по контрасту с тем парнем... Ни малейшего желания завязать контакт с Джерри, нормальная вежливость порядочного человека, не более того. И удивление, вернее, удивленное всматривание — кто это, что ему надо вообще... Романыч... играет в бешеном темпе... Рассказ о доме, о соседях — все по сравнению с пермяками — за считанные секунды. История с матерью и отцом — сухо(пермяки долго на ней танцевали, со страданиями... полуплачем Джерри и т.д.), но веришь в подлинность истории много больше, в исполнении Романыча это не сентиментальная сказочка про пьянчужку, отдающую богу душу на свалке в Алабаме, сделанная на грани фарса пермяками, это так — факт из собственной жизни.
Так промахиваем до монолога о собаке. Обращаю внимание, что на Авилове постепенно тухнет свет — все внимание Джерри. Рассказ выделен. И форма Олби, как я теперь вижу, у Романыча трехчастная — быстрый разбег начала, рассказ о собаке — как самое важное, и финал.
И тут, на этом рассказе, Романыч разгоняется, вернее, взлетает вверх! В зале, молчавшем, почти не реагирующем до того (свои знают спектакль, а чужие — еще под влиянием предыдущего) растет напряжение. Романыч играл, как никогда! Питера просто не было на сцене всю эту вторую часть, даже если бы свет не убирали, это было бы так, так. Господи, какая это была боль! Темп был прежний, Романыч играл цельно...
Все! Я поняла!
Итак, Джерри Романыча пришел уже с твердой целью, Питера он выбрал — стоял за спиной его, вгляделся, оценил и — начал. То, что он болтал вначале — сцепка разговора, лишь бы задеть, не спугивая, увлечь, зацепить как-то, да и узнать, что за человек...,рассказать немного о себе — так, словно представиться... Главное — повестью о Джерри и собаке объяснить, сказать главное — о понимании и об одиночестве, о необходимости говорить с кем-то, о потребности если не любви, то понимания. Сказать — перед тем...
Перед тем?! Нет! Могло быть, могло быть все иначе!
Это был последний шанс! Докричаться, едва ли не вымолить это понимание.
И Питер его понял. Понял прекрасно.
...Впервые (!) я вижу Романыча — актера, который играет от себя, не прячась за выходки, подобные «все поправимо». Поэтому, именно поэтому странно и особенно звучали некоторые фразы, вроде той, о том, что любовь и жестокость в отдельности ничего не дают, только в соединении их... Это вообще оказалась главная фраза спектакля, не только рассказа о Джерри и собаке. И еще — открытие — он, пытаясь ее убить — любил ее, а она, быть может, и она — бросаясь на него, любила. И что если они не могли даже понять друг друга... Даже понять!.. К концу рассказа это был всплеск отчаяния, крик души, такой пронзительной ноты я никогда у Романыча не слышала...
Кончился рассказ, в котором о Питере можно было просто забыть. Тишина. В зале, на сцене. Словно и Питер, и все, ждут продолжения... И Джерри, чуть оглядываясь на Питера, неловко как-то, запинаясь, объявляет, что вот и все, конец истории о Джерри и собаке, спрашивает, чуть с иронией, не всерьез и нервно, можно ли это напечатать и сколько заплатят, а Авилов в это время медленно встает, подходит к световой точке... И вдруг обрывает Джерри совершенно диким образом! Бешеное отторжение. «Зачем вы все это мне рассказали! Мне нет дела ни до этой женщины, ни до ее собаки!» Резко, на крике..., отбрасывая все, что было ему открыто. И Джерри словно ударили. «Ее собаки!» И отворачиваясь, растягивая слова едва не с дрожью: «А мне казалось, что это моя собака». «Впрочем, нет, это ее собака, конечно...» И на слова Питера, что он ничего не понял — вдруг так отчаянно, едва не всплеснув руками — «Я же объяснял!..»
И все. Все. С этой минуты для Джерри все решено. Он снова становится властным, сильным, снова — маска, а значит, не больно. Силой усаживает Питера слушать рассказ о зоопарке. Темп, было повисший от взлетевшего напряжения одной звенящей ноты, снова взвинчивается, спираль начинает раскручиваться... О-о, куда пермякам до наших!
Решительность Питера и уважение к противнику Джерри... «Как мужчина...» «А как же...» — тихое, твердое. Джерри встает тоже, делает круг, пластика кошки, готовящейся к прыжку. Щелчок лезвия — и страх Питера, вполне естественный в такой ситуации... Пугнул еще, тот дернулся, усмешка — лезвие летит вниз — «Бери. Так сравняемся.» «Нет.»
И — драка, отчаянная! Но не в злобу, а раздразнить, обидеть так, чтоб взял. Отшвырнул — раз, другой, третий, еще, еще, оскорбления, плевок, все на нервах, на крике, в движении непрерывном. Наземь летит скамейка. И вот — Питер схватил нож!..
Ритм зависает, словно захватывает дух. Ме-едленно собирается с силами Джерри, медленно подходит, только в полуметре шепча — «Дерись!»
Рывок! Свет!
Четвертый раз я смотрю этот спектакль. Знаю прекрасно, что и как... Так почему же после этого рывка я чувствую, что у меня ноги как ватные и сердце дико стучит? Что это такое?..
Джерри умирал как наяву, да что об этом писать. Это вам не... Этому Джерри действительно вонзили нож. (Помню, как он выпал из руки В.А. и вонзился в дерево сцены.) Весь текст — через боль. И все — наспех, ведь можно не успеть сказать, и обернуться нет сил — «это лицо ты увидишь». И последнее, шепотом, в полутьме — «Господи!.. Как же...»
А еще помню В.А., стоящего в глубине сцены и странное движение его пальцев, как у Калигулы — это непрерывное шевеление ими при полной неподвижности, а потом — странное повторение позы — он точно так же, как Романыч, прижал руку к животу, абсолютно так же, и так стоял, вплоть до затемнения и поворота.
Как кричали «Браво!» Сколько было поклонов!.. В конце концов они вызвали сами смотревших спектакль пермяков. Те вышли, на лице их Джерри было написано все. Он еще сел потом на скамейку, а Романыч — р-раз — и на противоположный конец одной ногой встал, улыбаясь. За ней — Виктор, справа — их Питер. Живописная композиция. Витя аж улыбнулся весело так, от души.
Романыч радовался. Это была победа. Триумф. Подлинный, без скидок...
Мы ликовали. Все. Просто прыгали. Летели — как давно этого не было...
И только потом... Когда никого не было рядом... к полупьяному от счастья состоянию примешивались слезы, непонятные мне слезы, которые так понятны теперь. То, что вошло, не будучи осознанным, боль непонимания и одиночества, прожитая за короткие 45 минут вместе с Валерием Романовичем.
Вот и все по спектаклю 1 декабря. |
|
Вернуться к началу |
|
|
|
|
Вы не можете начинать темы Вы не можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете голосовать в опросах
|
Powered by phpBB © 2001, 2005 phpBB Group
|